Если в схватках с «вольным» медведем обязательны одинаковые опытность, ловкость, хладнокровие и быстрая реакция всех участников, то условия облавы на берлогу позволяют участие в ней малоопытных, и совершенно новеньких, действующих под руководством одного и нескольких хороших знатоков дела, Учитывая такие особенности, этот вид охоты на медведя служит своеобразной школой при воспитании подрастающего поколения зверобоев. Начинающий охотник, пока не пройдёт подобную практику, и сам не осмеливается один на один померяться силами с крупнейшим хищником края, и не советуют ему таковое его старшие друзья и наставники. Облава на берлогу у якутов имеет несколько разработанных издревле приёмов. И все они рассчитаны не на одиночного исполнителя. Берлогу может штурмовать без партнеров один единственный промысловик, лишь при невозможности отыскать поблизости никого, и если он твёрдо уверен в себе. Наткнувшийся на берлогу в прошлом отходил от неё обязательно с палкой в руках, прихрамывая и постанывая. Этот обычай, исходил из веры, что медведь во сне видит всё происходящее вокруг. При отходе вышеописанным маскарадом, как верили промысловики, во сне зверь должен был увидеть вместо доброго молодца старика-калеку, которого нечего опасаться. Первый мерой у нашедшего берлогу является поиски партнеров. Или обычно становятся близкие друзья, родственники и соседи, так как находка относится к числу больших промысловых удач. Только при обнаружении в дальних необжитых лесах, коллектив участников набирается из случайных лиц, т.е. малознакомых промысловиков, оказавшихся поблизости от места находки. Причём, собирая себе партнеров, сколачивающий коллектив никогда не говорит о деле прямо в лобовую. Особый промысловый ритуал прошлого требовал, чтобы зверобои договаривались о деле только догадками. Поскольку и ныне руководителями облав остаются люди старшего и среднего возрастов, они не позволяют молодёжи нарушить устоявшиеся обычаи. Договор об участии происходит примерно следующим образом. Сколачивающий коллектив облавщиков вначале приезжает к будущему своему партнеру будто бы в гости. После обычных приветствий угощений и бесед, перед самым уходом пришелец внутри разговора совсем на другую тему вскользь вставляет: - Я вчера наступил на яму (иини уктээтим) или «увидел трещину в земле» (сир хайа5аьын чоноттум). Сделав вид, будто пропустил всё это мимо ушей, его собеседник опять вставляет между других слов: – Яма или котёл?
Ответ на этот вопрос следует также не прямо, а спустя некоторое время среди слов беседы на другую тему. Здесь «ямой» принято называть обыкновенную берлогу, а «котлом» особый вид вынужденной зимовки зверя.
Последний чаще всего имеет вид обыкновенной копны. При заходе воды из наледей или при оставлении берлоги по другим причинам, медведь строит себе «котёл», собирая сухую рослую траву, в долинах мелких травяных рек. Спит он там, забравшись в самую середину. Как ни удивительно, не замечено ни одного случая, ни обмораживания, ни раннего просыпания таких «котловщиков». В обжитых местах нередко они забираются в зароды сена. Вот бывает сюрприз для сеновозчиков! Забравшись сама в такой «котёл», медведица обычно укладывает своих детёнышей отдельно. Им она стелет толстый слой кустарника и укрывает таким же «одеялом». А последнее утепляется обмазкой снаружи мокрой гущей болот. – Василий просил тебя зайти утром пораньше, - сообщает приглашающий на облаву о месте сбора, указав таким образом у кого должны собираться все участники. На этом заканчиваются все разговоры. Ни о деталях, ни о приготовлениях – больше ни одного слова. Каждый участник должен догадаться об этом сам. Рассчитывая на возможное осложнение и затяжку, облавщики приходят к берлоге утром как можно пораньше, но обязательно после достаточного прояснения видимости. Если не слишком далеко, группа старается обойтись без транспортных животных. При использовании последних, лошадей и оленей оставляют как можно подальше, и на таком месте, куда даже встревоженный медведь не смог бы подойти. Во время бодрствования зверя, к берлоге подходят, сохраняя большую осторожность и ничем не нарушая тишины. Например, в пределах слышимости нельзя стрелять по дороге, если даже подвернется весьма заманчивая дичь. Собак держат только на поводке со строгим запретом на подачу голоса. Весь древесный материал для закрытия входа в берлогу и укрепления потолка ямы срубается на почтительном расстоянии. Все эти предосторожности сохраняются менее строже только в период самого крепкого сна зверя. Однако и в данном случае запрещено стрелять и рубить дрова слишком близко от берлоги. Подойдя близко, группа выстраивается в боевой порядок. Самому малоопытному или совсем новичку поручаются собаки. Он должен оставаться с ними несколько дальше от других в сторонке. По словам самих участников, нет хуже обязанности, чем оставаться с собаками – опытные медвежатники обычно рвутся молча так, что изматывают вконец оставшегося с ними. Последний обычно держит их до тех пор, пока руководитель группы не крикнет: «собак!» При удаче собаки так и остаются без участия и отпускают их только тогда, когда раненый зверь вырвется на волю. Более послушных собак принято держать просто на поводках. В большинстве же случаев их привязывают к стволам деревьев и при необходимости водитель собак разрезает ножом поводки. Причём на шее собаки нельзя оставлять со зверем она может погибнуть, зацепившись о что-нибудь за остаток поводка. Оставив в сторонке собак с водителем, боевой строй облавщиков с ружьями наперевес направляется к берлоге, охватывая её вход постепенно суживающим полукольцом. В период глубокого сна зверя, и при уверенности, что он проснется не скоро, цель движется не спеша, чтобы не вспотеть и не запыхаться перед решающими событиями. Ранней же осенью и поздней весной, когда медведь находится в берлоге в бодрствующем или полубодрствующем состоянии, облавщикам приходится спешить, чтобы зверь не успел выскочить из берлоги. Тогда, заранее освободившись от тяжёлой части одежды, цепь бежит изо всех сил через глубокий снег к устью логова. Всё здесь зависит от того, успеет ли пробконосец заткнуть вход в берлогу. Поэтому за это ответственнейшее дело берутся самые опытнейшие.
Якутская затычка для берлоги бывает двух конструкций. Первая наипростейшая состоит из двух обыкновенных жердей. Ею пользуются только очень многоопытные, уверенные в своей ловкости и моментальности реакции. Засунув одну за другой, пробконосец ставит обе жердины так, чтобы выход из берлоги был перегорожен крестообразным их пересечением. Наблюдая за стремлением медведя просунуть голову в просвет между жердями, пробконосец обязан непрерывно вдвигать и раздвигать данное перекрестие так чтобы зверь всегда тыкался мордой о жердину. Быстрота реакции здесь нужна потому, что, если зверь просунет голову в просвет между жердями, никакая человеческая сила не бывает в состоянии удержать одним прищемлением богатырский рывок медведя. Некоторые здесь пользуются даже одной единственной жердиной (сылбыр5а), перегораживая описанным образом выход. Если описанный тип затычки создаёт лишь условное препятствие, то второй её вид закрывает выход из берлоги наглухо. Достигается сие тем, что к одной единственной жердине добавляется входозакрывающий веник из кустарников. Обычно, когда засовывают в устье берлоги затычку, бодрствующий медведь сам помогает установить её попрочнее. Иными словами, он не выталкивает, а вдвигает вовнутрь ту жердину, пока она не упрётся о противоположную стенку логова. Тогда-то уж в устье заходит веник, привязанный к жердине как раз с таким расчётом. Как только окажется на нужном месте, внутренний конец веника распускают, выдернув бечёвочную её обвязку. Таким образом, весь вход заполняется полностью колючей щёткой кустарника, к которым пугливый зверь ничуть не подходит более в поисках выхода на свободу. Держа, как пику, такую затычку, обычно, пробконосец бежит, намного опередив цепь облавщиков. Ежели застанет зверя полувысунувшимся из логова, то он применяет единственный свой излюбленный приём, заставляющий часто опасного зверя нырнуть обратно в яму – забрасывает ему в морду как можно больше снегу смелым ударом ноги.
Далее, быстро заваливаются брёвнами – тонкомерами вход и потолок берлоги. Последний укрепляют подобным образом потому, что эта часть логова зверя иногда бывает очень тонка. Здесь многие пробивают небольшую дырку для стрельбы. В прошлом закалывание копьём производилось именно отсюда. Другие стрельбу производят через вход. В основном, выбор места бойницы зависит от расположения каждой берлоги в отдельности. Если за время приготовлений он ещё не проснулся, медведя будят специально путём выкручивания шерсти суковатой палочкой или тычками. Такой обычай в прошлом исходил из искренней веры, что если убить его сонным, то на самого охотника в отместку когда-нибудь должны напасть другие звери, также не разбудив. Причём при побудке в прошлом обычно было приговаривать: «Не сердись на нас, дедушка, за беспокойство. К тебе пришли чужаки или «Проснись, дедушка, на тебя идёт чёрный ворон!». Ныне уже никто не говорит ничего подобного, зверя просто будят и открывают огонь на поражение. Стрельба начинается после полного просыпания зверя. Стреляют в него через бойницу между глаз, ориентируясь их самосвечением. Проверка о наступлении смерти производится опять же тычками и выкручиванием шерсти. На такое раздражение медведь всегда отвечает, если у него хоть чуточку теплится остаток жизни. Убедившись в окончании охоты, разбирают все препятствия, наведённые на вход. Затем в берлогу вползает на четвереньках один из промысловиков. По идущему из древнейших времён обычаю, за мёртвым медведем в берлогу должен вползти только самый маловозрастной из присутствующих. В число последних чаще всего попадают новички. Именно на них, видимо, и был рассчитан сей обычай. Отказов здесь совершенно не принимают, упирающихся юнцов могут затолкать силком и подзатыльниками. Но, обычно, дело здесь никогда не доходит до принуждения, ибо каждый заранее бывает наслышан о неукоснительной непреложности обычаев данного промысла. Как только установят возраст, самый младший молча подходит к входу, становится на четвереньки, и, взяв в руки конец длинной верёвки, начинает вползать вниз через узенькое отверстие берлоги. Все другие участники охоты в это время остаются у входа, внимательно следя за верёвкой, один конец которой захватил с собой вползающий. При входе в логово первое, что встречает молодого охотника – это тошнотворное зловоние жилой берлоги. После морозного, свежего, таёжного воздуха оно чувствуется особенно сильно. Далее, по проникновению вниз, в темени ямы новичка встречают мерцающие злыми огоньками раскаленные угольки глаз зверя. У медведя, даже у мёртвого, они горят как у живого. Сколько бы не объясняли перед входом в берлогу про удивительные свойства этих глаз, надо было обладать огромной волей и мужеством, чтобы в такой непривычной тесноте и темени ползти навстречу им. В голове в это время с гипнотизирующей навязчивостью вертится зловредное сомнение: «А может быть он ещё жив?». И воспалённая фантазия дорисовывает ужасающие подробности ужасных последствий. Однако боязнь стать мишенью злых шуток после, подгоняют всё вперёд и вперёд. Даже самые малодушные не находят возможным ползти в данной ситуации обратно.
Одновременно, вперемежку с опасливостью каждый лишний шаг вперёд порождает у новичка и насмешку над собой: «Вот, слюнтяй, лезь в дальнейшем ещё на живого зверя, когда не можешь одолеть страха над ним - мёртвым!». Выходит же оттуда начинающий совсем иным. При подборе отряда облавщиков, в группу никогда не включают заведомых малодушных и трусов. Этот критерий бывает особенно строг в отношении новичков, так как поведение каждого в данном деле отнюдь не безразлично для исхода операции. Например, один трус легко может заразить паникой всю группу. На воображение новичка, ползущего навстречу мёртвому зверю, обычно, оказывают сильное воздействие ранее услышанные рассказы о всевозможных ужасных случаях в берлоге. В серии подобных рассказов, обычно, описываются с неподражаемой якутской картинностью о том, как оказались в берлоге, затаившиеся за мёртвой матерью, взрослые и полувзрослые детёныши или о том, как вдруг очнулся от шокового состояния сам «мёртвый» медведь. Случаи подобных упущений, разумеется, редко могут встречаться на практике. Но, возможно, хитрые промысловики намеренно раздувают такие рассказы для большего усиления эффекта испытания берлогой новичка. Описанные переживания новичка здесь воссозданы из рассказов самих промысловиков для показа того, как тонко использовала древнеякутская школа охотничьей отваги всё эффективное. В данном случае, например, все страхи вначале возводятся в квадрат, потом с мучительной затяжкой, капля за каплей, перевариваются переживаниями. После такого испытания у новичка в дальнейшем могут быть только два пути: или совсем отказаться от этого опасного дела - пока цел, или решительно перебороть весь свой страх перед данным зверем и превратиться в подлинного властелина охотничьих угодий. Другие случаи охоты на медведя настолько быстротечны и оглушительны, что часто новичок не успевает даже попереживать толком. Потому и не избраны они для начального курса обучения. Наконец, добравшись до трупа, юнец раскрывает пасть зверя и за его клыками зажимает небольшую палочку, оставляя торчать по обе стороны её концы. Затем на морду зверя надевает петлю-удавку, коя должна быть затянута за торчащими концами, зажатой в пасти, палочки. Далее, по сигналу снизу, тянут за наружный конец верёвки. Несколько человек, разумеется, вытаскивают труп играючи. После выноса туши медвежьей, у юнца внизу остаётся ещё одна работа. Он должен вытолкнуть наружу весь мусор, служивший медведю подстилкой, и подмести дочиста берлогу. Этого требует тоже этикет медвежьего обряда. Их придерживаются якуты-промысловики и поныне. После очистки берлоги и выхода опустившегося вниз, начинается снятие шкуры и освежевание. Для снятия все участники в прошлом должны были стать только с одной стороны, а не с обеих, чтобы, по поверьям, живые медведи не били охотника одинаково ловко обеими лапами. Ныне этого обычая придерживается лишь часть старых промысловиков. Перед тем как делать первый надрез на шкуре медведя, прежде или все кричали хором: «Хух! Хух! Мы не люди, а чёрные вороны!»; или делали надрез, подложив туда травинку с оговоркой: «Дедушка, режем травку зело зелёную!»; или надрезывали с возгласом: «Дедушка, тут суковатое бревно – не поранься, переступая через оное!».
