Памяти А.Л. Сидякина посвящается.

Алмаз Дианы.

Длинным, ленивым зимним вечером, размышляя на диване, о последних трудных, скучных и безрезультатных охотах на зайца, я, вдруг, с умилением вспомнил о своей последней в этом сезоне вальдшнепинной охоте и сразу сел за этот очерк. Писалось трудно, от воспоминаний о чудесных пережитых мгновениях и от мыслей об их безвозвратности, комок подкатывал к горлу, на глаза наворачивались слезы, поэтому, думаю, пышное название моего повествования вполне оправдано
В то туманное, осеннее утро на охоту меня привез Саша Гринченко, начинающий пойнтерист, но по жизни, уже очень опытный охотник, орнитолог, автор «Полевого определителя охотника», отличный стрелок. Его огромный красно-пегий красавец Рон, лауреат нескольких дипломов второй степени, профи по куропаткам, в этом сезоне впервые вплотную столкнулся с вальдшнепами и довольно успешно начал постигать сложные премудрости работы в лесу.
Приехав на место, мы не мешкая, разошлись в разные стороны, дабы собаки не мешали работать друг другу. Саша отважно полез с Роном в гущину, я же, не спеша, пошел по тропинке у края лесистой балки, расположенной вдоль истоков речки Фундуклы. Угодья эти, известные многим как «Орешники», раньше славились обилием фазана, охотно «сыпал» сюда и вальдшнеп. Не раз бывали здесь мои друзья Е.И Чеперин и В.И. Солганик. Я же очень часто приезжал сюда поздней осенью, в поисках последних вальдшнепов, уже отохотившись весь октябрь на Караби Яйле. И всегда , даже в морозы и снег, птицы было достаточно.
Теперь же фазанов здесь единицы, лес вырубается, сама балка вытаптывается скотом, по краям ее навалены непролазные кучи хвороста и остатков срубленных дубов, все заросло терном, переплетенным лианами ломоноса. И все же, по старой памяти, вальдшнепы все еще любят эту балку. Для охоты по ним это, конечно, не Караби, подойти к собаке для верного выстрела удается не всегда, но все- таки места здесь замечательные и с ними меня многое связывает.
Том работал в кустах, недалеко от меня, иногда с трудом продираясь через терновник. Время от времени он выскакивал из леса на тропку, пробегал вперед и вновь исчезал в зарослях. Двигаясь мне навстречу, он отрезал «пути отступления» для всякой живности. Никаких свистков и криков. Самостоятельная, спокойная и дельная работа собаки не отвлекала меня от моих мыслей.
Сколько мгновений чудных подарила мне жизнь! Любовь, Страсть, Друзья, Охота, Пойнтера и Вальдшнепы были главными ее стимулами. Именно вальдшнепам я обязан всему самому лучшему, что связано c охотой. Двадцать осенних сезонов провел я на Караби –Яйле и очень благодарен судьбе за то, что свела меня со столькими замечательными людьми на тех незабываемых охотах. Я никого не забыл, мои дорогие!
Неподвижное белое пятно среди серых, туманных кустов мгновенно вернуло меня в реальность. Это мой верный, мой любимый Том, вдруг, превратился в прекрасный, оранжево - белый, осенний цветок. Любоваться красивой стойкой в таких случаях некогда, в любой момент вальдшнеп может подняться и уйти вне выстрела. Мою задачу, как лучше подойти к собаке, чтобы не упустить охотничье счастье, Том сам решил за меня. При моем приближении, он развернулся и подошел к птицам со стороны балки. Пара вальдшнепов вылетела мне «в лоб» и понеслась над чистым полем озимых посевов. После дуплета один вальдшнеп упал , второй - улетел невредимый.
Досадный промах очень огорчил меня, но все же я улыбнулся, вспомнив, как когда-то здесь очень бурно переживал промахи по «верным» вальдшнепам, после хорошей работы собаки В.И. Солганик. Он кричал, кидал ружье в кусты, ни за что доставалось и его курцу Бежу. От этих эмоций все живое в округе, как от грозы, разбегалось, разлеталось или надолго затаивалось и затихало.
Где- то, глубоко в балке закудахтал и захлопал крыльями фазан. Я подумал, что это тот матерый петух, который на предыдущих двух охотах дурил меня и Тома, удирая в непролазные дебри и поднимаясь вне выстрела. Пройдя метров триста, я снова услышал крик фазана. Не знаю, какой маневр на этот раз предпринял в кустах Том, но петух в полете чуть не сбил мою шляпу и был мною чисто бит. Вы бы видели этого красавца, чего стоили одни его двухсантиметровые шпоры! Пожил на белом свете он не мало, не раз уходил невредимым от собак и охотников, миновал многочисленные здесь петли. Кстати, в этот же день. немного погодя, я вызволил из петли огромного кота, невесть как оказавшегося здесь.
Четыре вальдшнепа, притороченных мною в этот день, я добавил в свой многолетний список учета этих замечательных трофеев.
Можно часами «в захлеб» рассказывать об охоте на эту волшебную птицу. А сколько чудесных страниц охотничьей литературы посвящено вальдшнепу. Есть свидетельства о том, что Лев Николаевич Толстой добывший за утро пять вальдшнепов, написал «с налету» две лучшие главы «Войны и мира».
А какие прекрасные воспоминания остались об охотах по вальдшнепу А.А. Фета и И.С. Тургенева с пойнтером Бубулькой.
Превозносил охоту на вальдшнепа и М.М. Пришвин., сколько замечательных охотничьих эпизодов, связанных с ней, так душевно им описаны
В.И. Даль, автор «Толкового словаря», оставил интересное свидетельство об одной из встреч А.С. Пушкина в Оренбурге, куда поэт приезжал в 1833 году за сбором материалов о Пугачеве.
Уставший от долгой дороги, Пушкин с удовольствием принял предложение одного офицера- попарится в бане. Больше всего он был удивлен прихотливой росписью предбанника. Это была целая галерея умело и живо написанных охотничьих картин: борзые в погоне за лисицей, статные соколы, широко распустившие крылья, легавые на стойке, токующие тетерева, зайцы на гумне лунной зимней ночью, гуси над вечерним, пламенным болотом. Всего же больше было на картинах красавцев вальдшнепов.
- Вы, видимо, горячий охотник ? - учтиво спросил Пушкин офицера.
- Привержен Диане от юности моей, как певчая птица к песне, как прелестница - девица к зеркальцу.
Пушкин еще с большим любопытством оглядел собеседника, его заинтересовала необычная речь.
- И часто бываете на охоте?
- Все свободное время отдаю Богине. Охота- отдых души моей....
- А на кого охотитесь - на уток?
Лицо офицера стало огорченным и даже обиженным
- Помилуйте-с, какая же это дичь - утка? Не дичь а рухлядь Она вульгарна как мещанка, со своим ‘ кря- кря’ и даже падать не умеет после удачного выстрела- плюхается как мокрая тряпка.
- Какую же вы предпочитаете дичь?
- Благородная страсть требует и благородной, по- охотничьи, красной дичи. Люблю стрелять тетерева - только представьте его на весеннем току, краснобрового с широкой грудью по рыцарски сражающемся с соперниками. А с какой лихой молодецкой осанкой сидит он на березе, сомкнув литые крылья и распустив лиру.
- Как, как? - Воскликнув смеясь Пушкин. - Лиру?
- Да-с, именно лиру. Так мы ,охотники называем тетеревиный хвост, похожий на лиру .Поднятый собакой косач сильно гудит крыльями, кажется, что это ветер играет на лире.
- Отлично! Восхищался Пушкин, а охотник громко и весело продолжал;
- C удовольствием постреливаю и бекасов на болоте. Бекас в полете это фейерверк. - здесь нужна твердость руки и особая меткость глаза.
Охотник показал Пушкину на изумительное изображение вальдшнепа среди осенних листьев и вдохновенно заговорил:
- Самая же моя любимая птица вот эта - лесной кулик, слука, вальдшнеп. .Ах господин Пушкин, если бы вы знали, что делается со мной, когда осенью услышишь о вальдшнепинных высыпках, мы, охотники говорим о вальдшнепах не прилетели, а «высыпали». И с каким тогда чувством идешь в лес в сопровождении своего верного четвероного друга.! 0сень, под ногами шуршит палый лист, а в душе - весна, радость, ликование! И собака, подняв голову, кружит по лесу с какой- то особой гордостью- ведь она работает по вальдшнепу! Потом , зачуяв, расстилается в потяжке, подобно медленной волне и наконец замирает, превращаясь в бесподобную статую. «Пиль!»- прикажешь ей и задрожишь в сладостной тревоге: улетит или дастся в руки охотничье счастье? И вот длинноклювый красавец стукнет крыльями, будто лопнет хлопушка, взовьется свечой и, битый выстрелом , раскинет крылья гордо и неторопливо, упадет на землю и, с потухшим взором чудесных глаз - умрет, как Брут..
- Как Брут ?- воскликнул Пушкин.
- Именно так- достойно, красиво . благородно.
Пораженный этой замечательной встречей, через несколько лет, только что вышедший экземпляр «Истории Пугачевского бунта», Пушкин отправил в Оренбург тому самому офицеру..

30.12.01 г. А.В. Стоячко